Еще один журналист поднял руку, привлекая к себе внимание Даны.

— Скажите, пожалуйста, в случае, если вся операция пройдет успешно, корабль оторвется от дна и начнет двигаться вверх, не думаете ли вы, что может возникнуть опасность, что «Титаник» перевернется? Ведь, сами посудите, до поверхности две с половиной мили, так ведь? А две с половиной мили — это большое расстояние, особенно для несбалансированной конструкции, каковой будет «Титаник» в момент всплытия. Да и вообще, сорокапятитонная железяка, всплывая на поверхность, сможет выкинуть любой фортель…

— В каком-то смысле вы правы. Особенно насчет перевертывания. Наши специалисты также опасаются, что наполненный воздухом корпус может оказаться легче верхней части корабля. Потому подводникам надлежит не выкачивать из корпуса всю воду, оставив там ровно столько, чтобы эта вода выполняла роль балласта. Это называется — одним выстрелом убить двух зайцев. И работы меньше, и балласт уже на месте. Таким образом мы и надеемся решить эту проблему. Хотя, повторяю, сама по себе опасность перевертывания судна вполне реальна.

Невысокая женщина, внешним видом и лицом напоминающая мальчика-подростка, поднялась со своего места и призывно взмахнула рукой с зажатой авторучкой.

— Пожалуйста, доктор Сигрем! Меня зовут Конни Санчес, я из женского журнала «Фемейл Еминенс Уикли». Моим читателям было бы очень интересно узнать, какие личностные качества помогли вам, миссис Сигрем, отвоевать для себя своего рода лагуну в научной области, где традиционно все места были заняты мужчинами, отличающимися, мягко скажем, весьма и весьма свинским отмщением к коллегам женщинам?

Собравшиеся в зале репортеры встретили вопрос дружным тяжелым молчанием. «Боже мой, — подумала Дана, — рано или поздно что-нибудь подобное и должно было произойти…» Она подошла к кафедре, оперлась на нее обоими локтями, и ее без того привлекательный вид сделался прямо-таки провоцирующим.

— Я вам отвечу, мисс Санчес, но это только не для записи и уж тем более не для ваших читателей.

— Боитесь сглазить, не так ли? — с покровительственной ухмылкой поинтересовалась корреспондентка. Дана предпочла не вступать в дискуссию.

— Прежде всего, я хочу признаться, что о буквальном завоевании речи не шло. Мои коллеги мужчины уважают меня и потому относятся как к равной. Это касается меня персонально и моих научных мнений. Мне не приходится стрелять глазами, вертеть задом или ходить без лифчика чтобы обратить на себя их внимание. Внимание привлекают результаты моей работы. Теперь — второе. Я предпочитаю всегда играть на своем поле, соревноваться с представителями моего пола. Это не такая уж легкая задача, скажу я вам, если вы примете во внимание тот факт, что из пятисот сорока сотрудников Национального агентства надводных и подводных коммуникаций сто четырнадцать — женщины. Да, и еще один момент, мисс Санчес. За свою жизнь я сталкивалась со множеством людей. Иногда испытывала разочарование. Иногда мне приходилось иметь дело со свинским, как вы изволили выразиться, отношением к себе. Но всегда, мисс Санчес, буквально всегда по-свински вели себя лишь женщины, и ни разу — мужчины. Я ответила на ваш вопрос?

На несколько секунд в зале зависла абсолютная тишина. Затем неожиданно, разрывая тишину, прозвучал громкий восхищенный возглас:

— Вот это я понимаю, — голос принадлежал невысокой крашеной блондинке из «Чикаго Дейли», — вот это называется — отбрила!

Тотчас же за этой репликой раздался гром аплодисментов, восторженных восклицаний, так что аудитория напоминала восхищенных спортивных болельщиков. Один за другим все до единого мужчины, представлявшие здесь армию закаленных в боях работников пера и диктофона, поднялись со своих мест и устроили Дане настоящую овацию.

Осталась сидеть одна только Конни Санчес. Она ненавидящими глазами смотрела перед собой, лицо ее покраснело от гнева. По движению губ корреспондентки Дана без особенного труда сумела угадать произнесенное шепотом слово «сука» и одарила ее самодовольной, ироничной улыбкой, на которую способны одни только женщины. Лесть, подумала Дана, как она сладка.

Глава 40

С раннего утра дул северо-восточный ветер, сильный и непрерывный. К полудню ветер превратился в штормовой, скорость его достигла тридцати пяти узлов. Океан разыгрался не на шутку. Волны швыряли корабли обеспечения и плавбазы с такой легкостью и настолько немилосердно, словно то были бумажные кораблики. Вдобавок ко всему резко понизилась температура воздуха, поскольку арктический холод, принесенный бурей, достигал района проведения работ. Моряки без необходимости старались не появляться на ледяной палубе, предпочитая оставаться в тепле жилых отсеков. Они были опытными людьми и прекрасно знали, что организм охлаждается от ветра с максимальной скоростью. При двадцати градусах выше нуля по Фаренгейту, если эта температура приправлена тридцатипятиузловым ветерком, впору помирать, тогда как безветренная погода при двадцати градусах ниже нуля воспринимается большинством людей вполне нормально. Ветер из организма моментально выстужает все тепло, сколько бы организм его ни вырабатывал. По научному эта мерзость именуется фактором охлаждения.

Джоэл Фаркар, метеоролог с «Каприкорна», прикомандированный сюда администрацией Федеральной метеорологической службы, был одним из тех, кого разыгравшаяся за иллюминатором стихия, казалось, решительно не беспокоила. Он внимательно изучал разложенные на столе четыре снимка. Все эти снимки были сделаны со спутника с периодом в двадцать четыре часа. Расположенное на борту «Каприкорна» оборудование автоматически принимало посылаемые с околоземной орбиты сигналы, воплощало сигналы в изображение и распечатывало его на стандартных листах.

— Ну? — поинтересовался у него Питт. — Что твой могучий прогностический интеллект подсказывает тебе? Какой прогноз у нас на ближайшее время?

Стоявшему возле стола Питту приходилось напрягаться, чтобы противодействовать сильной качке судна.

— Через час ветер должен стать тише, — ответил Фаркар. — А завтра к утру ветер ослабнет узлов до десяти или около того.

Фаркар говорил, не отрывая взгляда от фотоснимков. Это был старательный, розовощекий, небольшого роста мужчина, напрочь лишенный чувства юмора, без тени дружеской симпатии к кому бы то ни было. И при всем при том, Фаркар пользовался большим авторитетом среди всех участников спасательной экспедиции, главным образом потому, что в нем видели высокого профессионала, целиком отдающего себя работе. Прогнозы его бывали, как правило, очень корректными: если уж он что сказал — так и будет.

— Лишь на это я и надеюсь, — пробурчал Питт себе под нос. — А то у нас опять день потерян. И так уже за последнюю неделю четырежды приходилось вытаскивать воздухопровод…

— Только Господь может устроить шторм, — безразличным тоном прокомментировал Фаркар. Он кивнул в направлении двух сплошных рядов, образованных поставленными друг к другу мониторами. Телевизионные экраны отражали значительную часть водного пространства, каковое открывалось с носовой площадки «Каприкорна». — Хорошо еще, там нет этого жуткого ветра…

Питт посмотрел на тот экран, где был виден корпус затонувшего корабля и подводные лодки, которые работали на глубине в двенадцать тысяч футов как ни в чем не бывало. Вода на глубине была, как обычно, спокойная. Сравнительно успешное выполнение графика работ главным образом объяснялось независимостью подводников от погодных условий наверху. За исключением субмарины «Си-Слаг», которая могла находиться в воде не более восемнадцати часов кряду и которая сейчас была накрепко сцеплена с кораблем обеспечения «Модок», остальные три подлодки работали по пять дней без подъема наверх, а каждые пять дней на субмаринах менялись команды, после чего они снова погружались и возобновляли работу возле «Титаника». Питт повернулся к Альберу Джиордино, который стоял, низко склонившись над столом, где была разложена среднемасштабная карта района проведения работ.